В поисках гавайских кахуна. Первые встречи с таящимися шаманами.

Первые встречи с таящимися шаманами

«Ты сестра наша»

Когда я училась психотерапии, мне довелось встречаться с коллегами из разных стран. В беседах со мной мои американские друзья неизменно советовали: «Ты непременно должна свести знакомство с кахунами Гавайских островов». Они рассказывали о чудесных исцелениях, которые якобы имеют документальное подтверждение. Американцы уверяли, что шаманы владеют тайным магическим знанием. Правда, свое дело они делают так неприметно, что если они не захотят, вы никогда не сможете найти их.

Меня удивляло, почему американские коллеги решили «сосватать» кахун именно мне.
В то же время я была не на шутку заинтригована: выходит, есть на свете нечто хорошее, что вовсе неизвестно широкой мировой общественности.

Мои друзья объясняли это так: когда на Гавайях появились белые христианские миссионеры и стали, прибегая к более или менее мягкому принуждению, обращать в свою веру коренное население, туземные целители, обладавшие врожденным даром, решили сохранить свое знание в тайне и скрыться от глаз пришельцев. Таким путем они сумели спасти, пронеся через века, священное знание кахун и уклониться от всякого спора с белыми о своих ритуалах и методах исцеления.

Высший принцип этих шаманов гласит: никому не причинять вреда. Очень многие из кахун были и остаются ясновидящими. Они поняли, что пришельцы в своих действиях почти всегда руководствуются велениями «Эго». Поэтому желание укрыться было продиктовано не «трусостью», а мудрой предусмотрительностью. Как же могли они, живущие и творящие не по подсказке «Эго», ожидать терпимости или даже сознательных шагов к содружеству от людей, которые почти полностью были зашорены собственными нормативами мысли и поведения?

Прошло, должно быть, лет пять с тех пор, как я впервые услышала о кахунах, прежде чем жизнь забросила меня на Гавайи. За это время я прошла весь курс психотерапии, а также курс практического врачевания. Я знакомилась с приемами и методами терапии, с целебными средствами и училась их применению. Однако ничто из этого по-настоящему не удовлетворяло меня.

Еще с детства я чувствовала особую тягу к растениям. В раннем возрасте я была как бы посвящена своим отцом в тайны жизни и красоты растительного мира. Моя мать интересовалась лечебными средствами, созданными самой природой, уже тогда обращалась к целителям, сама готовила чаи из трав. Глубоко душевное отношение к Богу как нечто само собой разумеющееся определяло уклад всей семьи — предки матери по мужской линии в целом ряде поколений были пасторами. И то, что я сама начала заниматься практикой исцеления, не было случайностью.

На протяжении всей своей врачевательной работы я все отчетливее ощущала потребность в каких-то иных, более действенных целебных природных средствах, которые мне, несмотря на интенсивные поиски, не удавалось найти.

В 1991 году я решила провести летний отпуск в Италии с друзьями, но у каждого вдруг начались какие-то заморочки. Телефон звонил беспрестанно, один за другим друзья отказывались от поездки. Это было какое-то наваждение. Я не знала, что делать и как в одиночестве провести отпуск. Однажды вечером я поехала в гости к одной из подруг. Только я начала жаловаться на нескладуху с отпуском, как во мне громко, совершенно четко и неопровержимо реально зазвучал какой-то голос. Я услышала: «Поезжай на Гавайи и ищи кахун!» Невероятная радость нахлынула на меня после этого наития, и уже поутру я «сидела» на телефоне, заказывая авиабилет. К середине июля я, проделав воздушный путь из Мюнхена через Даллас, оказалась в Гонолулу. Я уже знала, что кахуны не побегут мне навстречу. Не существовало никакого подобия официального объединения целителей и уж тем более «Союза шаманов», куда можно было бы позвонить. Все зависело от меня самой. Мне предстояло совершенно серьезно и искренне оценить свой внутренний мир, выверить мотивы, побуждающие меня искать кахун. Движет ли мною просто любопытство или же нечто большее? И я четко ощутила желание найти дорогу к чисто растительным целебным средствам, дарованным нетронутой природой, к снадобьям, приготовление которых немыслимо без любви ко всему сущему. Только так можно извлечь из них целительную силу незамутненной и чистой.

Два дня провела я в Гонолулу, на острове Оаху, надо было отоспаться и акклиматизироваться. Во время коротких прогулок по острову я почувствовала, что здесь мне не приблизиться к своей цели. Авиалиния на Алоха помогла мне попасть на остров Мауи. Я взяла напрокат машину и сразу же отправилась в городок Лахаину, так как интуиция влекла меня именно туда. Я сняла великолепный номер в отеле, чтобы денек-другой побаловать себя отпускным бездельем и поразмыслить о том, как мне добиться встречи с каким-либо кахуной.

Ничего лучшего, как расспрашивать каждого встреченного аборигена, я не придумала. Я заговаривала с таксистами, чистильщиками обуви, рыбаками, мойщиками посуды или прохожими, что «понеприметнее». Прежде я слыхала, что кахуны предпочитают быть вовсе «незаметными», а персональному статусу вообще не придают никакого значения. Они не хотят, чтобы их узнавали иностранцы, но в крайнем случае дают узнать себя, если, чувствуя ауру другого человека, видят, что можно себя обнаружить. Большинство из тех, кого я расспрашивала, смотрели на меня немного удивленно, как на забавную чу-дачку, улыбались или пожимали плечами, — но ответов я так и не получала, не удостоилась даже объяснений, что они ничего об этом не знают.

Я пала духом, и разум говорил мне: «Зря стараешься, ни к чему тебе это!» Но мой внутренний голос настаивал: «Только не бросай поиски!» И я продолжала расспросы. Что мне еще оставалось делать?

Однажды, когда я вернулась в Лахаину из прогулки в Хану — деревушку на влажной стороне острова (в Хане как бы остановилось время, деревня эта словно продолжает жить в прошлом веке, настолько у нее безмятежный вид и настолько здесь не чувствуется влияния большого мира; ее называют даже небесной Ханой, и, возможно, эта атмосфера душевно обновила меня и настроила на свой умиротворенный лад), я увидела магазинчик, которого раньше ни разу не замечала. Мой взгляд привлекли восхитительно разрисованные тенниски и платья. В лавке не было ни души, хотя дверь — нараспашку. Я набралась смелости и стала ждать продавца или продавщицу. Где-то через полчаса явился хозяин. Между тем я успела отобрать несколько вещей, и он, широко улыбаясь, спросил меня: «Ну что, не обчистила еще мою лавку?» А я, словно подавая самую привычную реплику, спросила о кахунах. Хозяин посмотрел на меня долгим взглядом, потом повернулся спиной и продемонстрировал заднюю сторону своей тенниски, на которой написанное жирными буквами красовалось слово «Кахуна».

Короткий недоуменный вопрос:

— Ты?

— Не я, но одного знаю. Могу спросить, примет ли он тебя. Придется, однако, тебе здесь часок подождать и посторожить мой шоп, а я пойду к нему и узнаю, если ли у него время и охота.

Я кивнула, и он оставил меня в лавке одну.

С кахуной я встретилась в узком проходе другой лавки, посреди длинных высоких полок, набитых раковинами всевозможных форм и расцветок тех, что так любят туристы. Хозяину этого магазинчика было никак не меньше восьмидесяти: говорят, большинству нынешних гавайских шаманов и целителей — семьдесят пять и больше. Когда мы вошли, он продолжал сидеть и лишь молча смотрел на нас из полумрака продолговатого помещения, защищенного от палящего солнца, но глаза старика светились.

Я точно приросла к полу, у меня было такое чувство, будто впервые в жизни я наяву вижу человека совсем другой породы! Я буквально входила в эти глаза, как во врата, ведущие к непостижимой, любвеобильной и целительной энергии. Они лучились, хотя были темного цвета. Мне не хотелось ничего скрывать от него, да я и не смогла бы. Как я потом от него узнала, это доселе неведомое и возвышающее чувство возникло оттого, что он (без слов) сказал мне: «О, в этот миг на меня смотрит Бог». И хотя я не слышала, чтобы он произносил эти слова, я воспринимала их чувствами очень точно. Таким образом кахуны приветствуют всех людей, всегда и везде. Он смотрел на меня, как на мировое целое, он постигал во мне душу, вечное, духовное — и его постижение и приятие помогли и мне ощутить в себе самой нечто от того до сих пор непроявленного, зачастую лишь смутно угадываемого измерения моего бытия.

Он — я говорю «он» потому, что и по сей день не знаю имени этого кахуны, — наконец встал, поприветствовал нас и спросил меня, чего бы я хотела. Я объяснила: меня беспокоит чувство, что мои знания еще недостаточны для работы с пациентами, я ищу чего-то такого, что могло бы помочь им, помимо известных мне терапевтических методов и средств, я ищу также какого-то подспорья для моего собственного духовного развития. Я надеюсь, что он сумеет помочь мне найти все это.

Тем временем уже наступил вечер. Кахуна терпеливо, не один час расспрашивал меня. Его интересовали какие-то моменты моего детства, мои родители, моя семья и дети, работа в качестве психотерапевта и врача-самоучки, он хотел знать, как я мыслю и что чувствую. Детские годы были для него особенно важны: чем я любила заниматься и что любила вообще, какой я была в детстве? Что ты считаешь важным для себя? — И затем: Для чего ты живешь?

Все, что я ему говорила, он воспринимал совершенно нейтрально, не оценивая и не упорядочивая, не высказывая собственного мнения и не давая почувствовать: вот это, мол, хорошо, а это плохо. Он даже не выразил своего отношения к моему рассказу ни кивком, ни улыбкой, никаким иным жестом, будто вообще не особенно вникал в мои слова. Из-за этого я почувствовала себя неуверенно, потеряла контроль, хотя и не ощущала его со стороны этого старика. Я словно как-то «поплыла», не зная твердо, где нахожусь.

По всем западным понятиям и представлениям я пришла сюда, чтобы что-то от него получить: какую-то информацию, какой-то опыт, целебное растение, лекарственное средство. А он заставил меня говорить, слушал без малейшего отклика, и я было подумала: «Не дурачат ли меня?» — ведь у нас такая форма общения просто невозможна.

В заключение он пригласил меня зайти к нему на следующий день, поскольку наступал его черед что-то сказать мне. Скупой на слова старый знахарь дружелюбно попрощался со мной, а я была счастлива, что снова повстречаюсь с ним.

В следующие пять дней с помощью кахуны я смогла изучить основные «священнодействия» гавайских шаманов, некие приемы, позволявшие снимать тормозящие стереотипы мышления, телесные и душевные боли, тягостные впечатления прошлых лет, страх перед будущим и абсолютно все и всякого рода негативные влияния, которые в конечном счете ведут к страданиям и недугу. На теории, имеющей отношение к этой «ментальной технике», я остановлюсь уже в следующей и, главным образом, в третьей главе, а практические упражнения по этой части вы найдете в седьмой главе.

Разумеется, это интенсивное пятидневное индивидуальное обучение переполняло меня счастьем. И все же мне казалось, что чего-то не хватает; я все еще мечтала узнать о целебных свойствах растений. При прощании я нерешительно поинтересовалась, не знает ли он растения, обладающие целительной силой.

— Да, я могу назвать тебе одно из них, его мы пользуем уже не одно столетие. Называется оно ава хива.

— Чудесно, — обрадовалась я, — а где его можно купить?

Старик едва не задохнулся от смеха. Он смеялся от всего сердца, хохотал до слез.

— Милое дитя, ты нигде и никогда не купишь его. Ты найдешь его, если только на это будет воля богов.

С отеческой любовью и в то же время без всяких сантиментов он взял меня за руку, и мы вышли из лавки. На прощание он погладил меня по голове и сказал:

— На ка макуа о калани е малама иа оэ. (Да позаботится о тебе Отец небесный.)

В некотором смятении я тихо брела по опустевшим к этому часу улицам городка. Как же мне найти ава хива? Что это за растение? Как достичь слуха богов?

И когда я наконец пришла в себя, стоя на безлюдной улице, я почувствовала безмерную благодарность. Мне казалось, я как-то приблизилась к Богу. Я ощутила, как меня наполняет поистине глубокое знание, что мне дано умиротворяющее соединение внутреннего императива со всем моим существом. Я поняла, что если мне суждено искать это чудодейственное гавайское растение, я наверняка могу положиться на свое чутье, хотя и не знаю, с чего начать поиск.

На другой день в ресторане я разговорилась с американской туристкой, которая взахлеб расписывала красоты еще одного совсем маленького гавайского острова, а именно — Молокаи. Она особенно подчеркивала тот факт, что там можно встретить больше коренных жителей, чем на других островах. Я отнюдь не пропустила это мимо ушей. Беседа в ресторане была воспринята мною как знак судьбы, и как-то само собой созрело решение плыть на Молокаи. Я тут же направилась в отель, чтобы рассчитаться за номер.

Ранним утром я отправилась в путь. Пассажирское судно обычно доставляло с Молокаи на Мауи множество людей, работавших на более крупном острове. На обратном же пути народу было мало: кроме меня на борту находилась лишь горстка гавайцев и едва ли был хоть один турист. На первый взгляд, остров Молокаи особого впечатления не производил. Самая большая гора вздымалась в небо на 1500 метров, а остров как бы распадался на две части: сухую, почти выжженную и влажную, над которой проползали дождевые облака.

Молокаи зовут еще «островом дружелюбия» в силу естественного пронизанного симпатией к людям менталитета местных жителей. Иногда его называют также «глухим островком», так как в начале века население сократилось с десятка тысяч до тысячи человек. С незапамятных времен здесь жили и занимались своим искусством кахуны — знахари и жрецы, тайная сила которых вызывала у людей не только уважение и восхищение, но часто и чувство страха. Нынешние обитатели острова предпочитают жить тихо и неприметно — сказывается тайное присутствие кахун. Дома маленькие, ни один не достигает высоты пальмы, даже отели. Кроме как в крохотные лавчонки, пойти, собственно, и некуда. Молокаи и сегодня сохраняет еще первозданный вид: девственная природа и исключительно приветливые люди.

Островитяне скорее боятся (и по праву) наплыва туристов, поэтому иностранцев комфортом здесь не балуют. В 1991 году, например, к услугам приезжих было лишь два отеля и одно таксомоторное предприятие. «Шопинги» здесь редкость, рестораны имеются лишь при отелях.

В одном из отелей — обширном парке со множеством маленьких бунгало — я и обосновалась. Первозданная природа внушала мне такое чувство, будто я попала в предназначенное для меня «лоно». Поочередно я спрашивала служащих — садовника, хлопотавшего над роскошными коврами газонов, симпатичную уборщицу, юную горничную, не столь молодого официанта, приветливую администраторшу — не могут ли они подсказать, где мне найти целителя-кахуну. Один молодой человек, озабоченный осиным гнездом под карнизом, показался мне особенно коренным (если такое вообще возможно). Он задумчиво посмотрел на меня и, помедлив, сказал, что мне следует зайти как-нибудь в некую лавку, находившуюся в столице острова — Каунакакаи.

На следующий день я отправилась в пешеходное путешествие. Лавка, разумеется, оказалась закрытой, хотя я подоспела к тому времени, когда магазины обычно работают, и уже это удивило меня. Заправщик расположенной напротив бензоколонки на этот счет спокойно заметил:

— К чему такая спешка? Можно просто подождать.

Конечно, можно, я и сама хотела так поступить. Правда, жара стояла неимоверная, и я была бы рада узнать, на какой срок мне настраиваться. Тут он посмотрел куда-то мимо меня и сказал, что хозяин лавки как раз подъезжает на своем « джипе».

Я объяснила лавочнику, что занимаюсь поиском кахуны, у которого есть целебное растение ава хива. Владелец лавки буквально пронзил меня взглядом, но не сказал ни слова. Я уже не раз за эти дни встречала такие вот испытующие, спокойные и пронзительные взгляды. Спустя несколько мгновений он взял карандаш, достал лист бумаги и написал мне номер телефона.

Внешность мужчины — назовем его Алии, так как он не хотел раскрывать свое настоящее имя, — который на следующий день увез меня из отеля в дребезжащем, громоздком и каком-то пегом драндулете, прадедушке американских автомобилей, с трудом поддается описанию. Ему было, наверно, лет пятьдесят, а может, меньше или больше, светло-коричневая кожа, черные волосы и темно-карие глаза. На меня он произвел впечатление монаха, несмотря на то, что он женат и имеет троих детей.

Предварительно Алии позвонил мне и пригласил на несколько дней к себе домой. А еще раньше, когда ему позвонила я, у него мурашки пошли по телу: это было для него первым и верным знаком того, что какую-то долю своих знаний он должен передать мне.

Алии зарабатывает на жизнь рыбной ловлей, вернее, специализируется на довольно трудном промысле — ловле каракатиц. Еще он собирает и продает фрукты. По нашим понятиям Алии можно считать бедняком, как и многих кахун. За свою целительскую работу он денег не берет. Этого принципа придерживаются все кахуны вообще: способности шамана не измеряются деньгами. Однако, как и другие, он принимает плату за снадобья, приготовление которых зачастую требует кропотливого ручного труда.

Алии с семьей живет на зеленой стороне Молокаи в более чем скромном деревянном домике. Когда мы прибыли, жена и дети тотчас скрылись в доме, а хозяин взял меня под руку и подвел к одному из множества растений, окружающих его жилище. Он дал мне потрогать его, и я должна была выразить словами то, что я при этом ощущала.

— Что хочет сказать тебе растение? Оно говорит с тобой? Ты чувствуешь, что и как оно может лечить?

Мне казалось, что я нахожусь на экзамене, выдержать который не имею ни единого шанса. Никогда еще не приходилось мне прикасаться к растениям с тем, чтобы отвечать на такие вопросы. Но не успела я прийти в отчаяние, как во мне снова возникло чувство какого-то глубинного, будто эхо незапамятных времен, доверия, как тогда, на улицах Лахаины. Я перешла в другое измерение, которое и сегодня не вполне понимаю и едва ли могу описать.

Мой внутренний голос подталкивал: «Иди же, ты сможешь». И я просто начала говорить. Несколько часов водил меня Алии от растения к растению, и я должна была давать ему ответ, что говорит мне каждое из них. Я чувствовала себя как бы в ином состоя-нии сознания, в таком, какого еще не испытывала. Сегодня я думаю, что Алии открыл мне путь к тонким уровням восприятия и передал силу или позволил влиться в нее. Ему я обязана первым познанием сущности кахунской мудрости: Молчание, Покой. Кахуны воспринимают божественное внутренним, душевным слухом. Они исходят из того, что чрезмерное использование звучащего слова расточает энергию, и поэтому носят в себе как свои слова, так и свою силу.

Вот и Алии ни разу не высказался по поводу моих ответов. Лицо его было неизменно приветливым, но ни кивком, ни движением бровей, ни как-то еще он не дал мне понять, верны мои слова или нет, пусты или что-то значат. Не теряйся в мелочах — мягко наставлял он. — Это сохранит и укрепит твою энергию.

Так можно сформулировать жизненный девиз кахун.

Потом он неожиданно, как мне показалось, прервал наше занятие и пригласил меня к семейному столу. Спать мне предложили в комнате с детьми. И только поутру я осознала, что здесь положено великолепное начало моим поискам истинных целебных средств.

«Собирайся, сегодня пойдем в дождевой лес», — сказал мне Алии, имея в виду влажно-тропическую лесную зону. Четыре дня я бродила с ним по лесу. Он показывал мне цве-ты, травы и коренья, имеющие определенное целебное назначение. Он объяснял мне, какие духовные регистры и ритуалы годятся для того, чтобы вообще обратить на пользу свойства растений. Он ввел меня в магию исцеления, как это понимаю кахуны. Это стало моим посвящением в тайны гавайских целителей. Кахуны исповедуют искреннее и глубокое преклонение перед жизнью. Сами они живут очень осмысленно и вникают во все, что живет вокруг. Истина проста, и нет никакого смысла интеллектуально усложнять ее.

На отдельных снадобьях, их приготовлении и воздействии я подробно остановлюсь в пятой главе. Алии не хотел, чтобы я говорила в своей книге о конкретных местах и церемониях, и я, само собой разумеется, с уважением отношусь к его воле.

На прощание он напутствовал меня словом «кахеа!» (пойми самое себя и действуй как служитель «Неизреченного»!). И он объяснил мне, что, собственно, значит название «Гавайи». Гавайи, ранее звучавшее как Гавайки, означает: клочок земли для сохранения в веках знания о дыхании жизни.

Мне было очень грустно покидать Гавайи и возвращаться в Германию. Алии почувствовал это. Он еще раз позвонил мне в отель, как раз в тот момент, когда вещи были уже упакованы, а я, понурившись, сидела на кровати. Он сказал, что посоветовался с женой, и они единодушно решили:

— Если, уезжая, ты чувствуешь себя такой несчастливой или если жизнь дома станет тебе невмоготу, ты при желании всегда можешь вернуться к нам и поселиться у нас навсегда. Ты — сестра наша.